Многие сидело хороших людей. В лагере был врач, немец, который меня несколько раз освобождал от работы — бригада идет на работу, а я такой измученный лежу. Идут надзиратели, и этот врач ко мне: «Как фамилия?» — «Савка». Он сразу кричит: «Он освобожденный!» Еще один знакомый поваром работал, взял меня на ночную смену делать лапшу — месить тесто, раскатывать. Это хорошая работа. А то одна женщина подходит к лагерю и просит дать ей человека на склад перебирать картошку, тут как раз я ходил, меня спрашивают: «Будешь перебирать картошку?» — «Буду». И она меня повела с собой, я поработал, а на обед она мне сварила картошки, я поел. Надо идти обратно в лагерь, эта женщина спрашивает: «Сколько картошки украл?» — «Не украл ничего» — «Нет, у меня такого еще не было! Если я кого-то брала, так хоть немного, а украдет!» Я показываю: «Ничего нет!» Дала она мне с собой картошки, привела обратно. И потом всегда просила давать ей «западников», мы ходили к ней перебирать картошку — я и еще один Савка, Василий Семенович, родом из-под Львова, из Винников. Мы вдвоем перебираем, а она рассказывает: «Я брала на работу русских, и они украли у меня хлеб, ели его, а то, что не доели — спрятали в гнилую картошку, и хлеб пропал». Я спрашиваю: «А как Вы здесь оказались?» Она говорит: «Я воевала у Махно, двадцать пять лет отсидела и осталась здесь».

После Караганды отправили меня в Омск. Там нефтеперегонный завод, а рядом ТЭЦ, и я на этой ТЭЦ работал автогенщиком, резал металл — делали трубы и все что надо. Там уже было получше, чем в шахте. И вместе с нами работали вольнонаемные, приходили из дому.

В лагере украинцы, эстонцы и литовцы были вместе. Например, в Омске одного литовца избили блатные и отобрали у него деньги. Так мы все в воскресенье собрались, разобрали нары, вынули доски и били блатных. Гоним их по лагерю, а надзиратели ходят и записывают номера тех, кто бьет, но скрыто — в кармане пишут. Начальник прибежал, кричит: «Ребята!» А мы их загнали в один барак возле вахты и там бьем. Начальник кричит: «Вы хоть там окна не бейте! Мы блатных от вас заберем!» Один из тех, кто был с блатными, Савченко, стал наших останавливать, и один наш парень его так ударил, что убил. А рядом с этим бараком, через забор, лагерь «бытовиков» — так они все на крышах сидят, на нас смотрят. А на наших вышках конвойных по пять, по шесть человек, окружили нас. Один из «бытовиков» нас спрашивает: «Чья берет?» А наши ему: «Бандеры берут!» Сильно мы побили блатных. Наших человек десять пошли к начальнику: «Начальник, теперь план будет, будет труд! Не будет драки!» Он говорит: «Оно бы ничего, но вы человека убили. Надо признаться, кто убил». Двое наших сказали, что это они сделали, и им дали два года «закрытки» — должны были в тюрьме сидеть.

А еще в лагере был один здоровый молдаванин, блатной, и он издевался над людьми. А у нас в лагере уже создали организацию оуновцев, и мы послали к нему двух хлопцев. Подошли хлопцы к его бараку, стоят, ножи в рукавах, и только он поднялся на лестницу — они к нему с ножами. Он отбивается, а они его ножами бьют, пока не прикончили. Один из этих ребят прибежал к нам в барак, валенки в крови — так он их под нары, и нож спрятал. Приходят надзиратели с собакой, и собака туда, к валенкам, а этот парень кричит: «Заберите собаку — она мою пайку съест!» Ну, поискали-поискали, вывели нас в коридор, выстроили. И начальник ходит, каждому рукав отворачивает — смотрит, есть ли на рукаве кровь. Нашли того парня, и второго нашли, арестовали и тоже дали два года «закрытки». Этого парня я потом встретил на Украине — на свободе, через много лет.

Из лагеря я вышел чуть раньше, в 1954 году, потому что нам шли «зачеты» за хорошую работу. Посадили нас в «воронок», человек десять, и повезли в тюрьму. В тюрьме ребята с патефонами, веселые, деньги нам выдали. Переночевали, и на следующий день ведут нас на железную дорогу, возле каждого солдат со штыком. Посадили в вагоны, завезли из Омска в Новосибирск, там пересылка — все наши партизаны. Собрались вместе, поем: «Бандера путь к свободе нам покажет» и прочее — все наши песни. Надзиратель прибежал: «Ребята, зайдите в клуб, а то там народ под забором слушает! Пойте в клубе!» Переночевали, на другой день разобрали кого куда, посадили снова в вагон и везут дальше. Едем, ночью стали на станции Чаны, и там меня и еще трех человек высадили, милиционер нас забрал, расписался. Привел нас в милицию: «Ребята, тут побудете до утра, а утром отправим вас в район». Это мы уже «на свободе». Только на следующий день вечером завезли нас в район, в милицию. Это был Венгеровский район Новосибирской области — отдаленные места, село от села за десятки километров. Там в то время еще жили старики, которые никогда не видели поезда.

Нас четверо — я, один парень с Волыни и два латыша. На следующий день собирались отправить нас на квартиру в село, за семьдесят километров. Но мы утром вышли на улицу, видим — идет один эстонец. Мы его узнали по рукавичкам, они все имели рукавички вязаные. Он нас познакомил с другими ссыльными, и те нам сказали: «Вас будут отправлять далеко. Оставайтесь здесь, не едьте!» И мы уперлись — не едем, и все. Начальник нас вызывает, приехал из того села председатель колхоза, на колени перед нами встал: «Ребята, поехали со мной! У нас в колхозе ни одного мужчины, только одни бабы! Я каждому дом даю, корову даю бесплатно, только езжайте!» Начальник подзывает меня: «Подпиши!» Я говорю: «Не буду!» Другие ребята тоже отказались — документы подписали, но ехать отказались. Начальник на меня кричит: «А-а-а, так ты зачинщик! Мы тебя в тюрьму посадим!» Я говорю: «Я как раз оттуда!» Потом говорю: «А тут не тюрьма? Я на свободе, а вы меня держите!»

Ну, просили-просили, заставляли-заставляли, и те трое все-таки поехали в тот колхоз, а я остался. Сижу в милиции в «красном уголке», напротив меня милицейских человек пятнадцать — морды такие, что не дай Бог, в шрамах, и каждый на меня: «У-у, бандит!» А я каждому отвечаю: «Я честный человек! Я работал, я вышел на свободу». Сел в коридоре, и каждый мимо меня проходит, кулак показывает: «Ух, гад!»

А начальником районной милиции был Савченко, украинец, и он одному молодому милиционеру говорит: «Завтра ты ему поможешь отправиться!» И показывает на меня. Все! Завтра он меня должен под штыком вести. Так я в коридоре поспал себе на скамейке и ушел оттуда в гостиницу. С неделю там побыл — ходил в кино, в гости к знакомым. Как-то иду по улице — Савченко идет навстречу! «Куда ты пропал? Мы розыск за тобой послали!» Я говорю: «Начальник, у меня деньги кончаются. Воровать я не способен. Завтра приду к вам, буду у вас жить и будете меня кормить!» Он посмотрел на меня, говорит: «Я упрямый, а ты еще больше! Куда тебя отправить?» — «Я тут буду» — «Слушай, тут недалеко есть село, семь километров. Поедешь туда?» Я говорю: «А какая там работа? Я в колхозе работать не буду» — «Там строительство идет». Позвонил туда, спрашивает: «А как там Мельник Иван Михайлович?» А Иван Мельник — это был повстанец из-под Львова, мы с ним в лагере дружили. Ну, думаю, хорошо — село недалеко от райцентра, поеду.

Село называлось Чаргары, я там прожил два года. Дали мне квартиру, там я встретил девушку, женился — у моей жены отец литовец, а мать латышка. Их фамилия Юревич, семья была из переселенцев. Отца в 1937 году арестовали, и по сей день неизвестно, куда он делся. Они жили в небольшом селе, так из этого села тридцать семь человек арестовали, и ни один не вернулся.